![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tasmania_gal) wrote2009-04-11 02:04 pm
Австралийские хроники - 4 глава - часть 1
Мы здесь живем на своей земле.
Проживать на одной земле с аборигенами было для белой части населения Австралии досадной необходимостью. От этой необходимости австралийское правительство начало избавляться в 18 веке, когда первые корабли с английскими каторжниками причалили к terra incognita.
- Это очень серьезная проблема, аборигены, – насупив лоб и сделав серьезные глаза, сказал Джон. – Ты не представляешь, какая серьезная. С ними же ничего нельзя сделать.
Аборигены оказались на редкость живучими, тогда правительство сменило гнев на милость, вернее сменило политику, официально признав аборигенов гражданами и даже извинившись за содеянное. Теперь правительство было вынуждено думать, как же инкорпорировать аборигенов в светское общество.
Для удобства аборигены были неофициально поделены на три группы. Первая группа – «аборигенские лидеры, которые вносят вклад в развитие аборигенского сообщества и гордятся своим аборигенским происхождением». Слово «аборигенские» при определении этой группы должно было произноситься несколько раз и с гордостью то ли за самих лидеров, то ли за правительство, которое этим лидерам предоставило «новые возможности». По сути то была наиболее адаптивная часть аборигенского населения, которой удалось не только приспособиться к новым условиям жизни, но даже занять позиции социальных работников, учителей или менеджеров в аборигенских communities. Их портреты и истории их жизни публиковали в специальной аборигенской прессе, используя как пример для подражания для аборигенов второй группы и как отчет о проделанной работе для белых избирателей.
«Я горжусь своим аборигенским происхождением, - говорила улыбающаяся аборигенская девушка на фоне улыбающихся аборигенских детей и подростков на фотографии, иллюстрирующей статью об организации фестиваля аборигенских искусств. – И я горжусь, что возглавляю оргкомитет фестиваля, т.к. мы делаем очень полезное дело и вносим вклад в развитие традиционной аборигенской культуры». Аборигенские фестивали проходили в небольших городах типа Брума на севере Австралии и все как один были похожи на отчетные концерты в пионерлагере Бригантина. В назначенное время приезжали аборигенские фольклорные коллективы из удаленных коммьюнитис, демонстрировали аборигенский боди-арт, играли на диджериду и соревновались в ритуальных плясках вокруг костра. По окончании фестиваля желающих ждал пикник на открытом воздухе и фотосессия с представителями местной администрации.
«Я рада, что то, что я делаю, кому-то нужно, - говорила героиня второй статьи – health worker, т.е. медицинский работник без медицинского образования. – Что я делаю? Я слежу за санитарными условиями проживания, оказываю базовую медицинскую помощь, если кто-то поранился, выступаю как переводчик, когда к нам приезжает доктор из ближайшего районного центра, до которого по грунтовке
«Мистер Парсонс тоже гордится своим аборигенским происхождением. – утверждал автор третьей статьи, белый журналист, посетивший аборигенское коммьюнити, получив в департаменте по делам аборигенов специальное разрешение. – Мистер Парсонс всю жизнь прожил на своей земле и имеет большой опыт. Этим опытом мистер Парсонс любезно согласился поделиться». Далее мистер Парсонс рассказывал, как он всю жизнь прожил на своей земле, ходил туда-сюда, охотился на кенгуру и собирал лекарственные травы. Пока не пришли на его землю whitefellas и не принесли с собой много горя для мистера Парсонса и его соседей. В этот момент белый журналист обязательно делал в рассказе мистера Парсонса паузу и подтверждал, что да, было такое, это такой печальный опыт в истории нашей страны, но правительство, в тесном содружестве с аборигенскими лидерами, ситуацию исправляет к лучшему, не правда ли, мистер Парсонс. «О, да, правительство вернуло нам наши земли, мы опять живем на своей земле, в своем родном коммьюнити, у нас запрещены алкоголь, табак и марихуана, а наши дети ходят в школу». А не расскажет ли нам мистер Парсонс какую поучительную историю напоследок, спрашивал журналист. «Конечно, - говорил мистер Парсонс, - я расскажу вам аборигенскую сказку на ночь, которую еще мой прадед рассказывал моему деду, когда они сидели около костра в лагере в буше на своей земле». Дальше шла сказка на аборигенском языке, носителем которого являлся мистер Парсонс, с параллельным переводом на английский и уточнением, что перевод, скорее всего, не передает, всех нюансов и всей красоты языка, в воссоздание и сохранение которого мистер Парсонс внес такой большой вклад. Статья завершалась словами благодарности в адрес мистера Парсонса, уделившего время такой незначительной личности, как белый журналист, и сопровождалась большой фотографией головы мистера Парсонса, подписанной «это мистер Парсонс из аборигенского community такого-то».
Аборигены второй группы правительственной классификации проживали в положительных аборигенских коммьюнитис, не пили, не курили, бензин не нюхали, работали и не доставляли правительству никаких хлопот. Для них правительство открывало специальные аборигенские учебные заведения, специальные гостиницы, специальные курсы по трудоустройству и департаменты по делам аборигенов, располагающиеся во всех крупных и средних городах. Про наиболее удачливых и наиболее адаптивных аборигенов второй группы, прежде всего молодого возраста, тоже писали статьи, чтобы на них равнялись менее адаптивные аборигены второй группы, тоже молодого возраста, т.к. правительство искренне верило, что из молодняка еще можно что-то сделать в социальном плане, а старшее поколение, как кривое дерево, не выпрямишь.
Для старшего поколения, чтобы занять их хоть чем-то, правительство составляло программы культурного развития, в рамках которых аборигены второй группы писали картины маслом и продавали их в специальных аборигенских галереях. Картины предлагались заезжим белым туристам и стоили триста долларов за полотно размером метр на метр. На полотне схематично изображались люди, животные, растения, дороги и водоемы, что все вместе составляло историю из жизни. Рядом с полотном в галерее вешали фотографию художника (точнее художницы, т.к. мужчины живописью особо не увлекались), который историю своей картины рассказывал. К фотографии прилагался маленький рассказ и упоминание вроде «картины находятся в частных коллекциях Германии», что в переводе на обычный язык означало, что коммерческое общение с группой туристов из Германии прошло успешно.
Картины аборигены рисовали по желанию и чтобы убить свободное время, которого было много. Иногда их ждала участь быть вовлеченными в специальную государственную программу передачи культурного наследия, что означало, что в коммьюнити приедет небольшая группка белых художников, скорее всего учителей рисования в начальных школах, для совместного творчества.
Третья группа аборигенов жила в своеобразной, стихийно сложившейся резервации. В группу входили алкоголики и наркоманы, перебравшиеся из-за близости к алкоголю в города и тусовавшиеся каждый день около крупных супермаркетов. Они клянчили деньги и сразу просаживали их в секции алкоголя. В принципе, днем они были не опасны. Не опасны они были и вечером, хотя неприятностей могли доставить. Вечером они ходили по двое, приставали к прохожим, разыгрывая сценарий злого и доброго полицейского. Злой полицейский походил к тебе и гневно спрашивал, чего это ты тут сидишь, чего ты вообще здесь хочешь. Нападал. Дальше к напуганному прохожему подходил добрый полицейский, вставал сначала неподалеку, ловил умоляющий взгляд прохожего и спасал. За что просил сигарет или пару долларов. Обычно комедианты свое получали, но только не в случае с Демидычем. Демидыч хорошо поставленным голосом обложил сначала злого, а потом и доброго пятиэтажным матом, а взглядом спросил: этого достаточно или в морду дать? Комедианты вернулись с небес на землю и от удивления попытались познакомиться, чтобы понять, что это вообще было.
Властям аборигены третьей группы портили внешний вид городов и медицинскую статистику. Гражданами аборигенов признали, землю официально вернули и даже извинились за факт Stolen Generation – потерянного поколения, когда аборигенских детей-полукровок насильно отнимали у родителей и перевозили в удаленные лагеря. Извиниться оказалось проще, чем вылечить наркоманов и алкоголиков. Аборигены при любом удобном случае обвиняли белых, что это они пристрастили их к алкоголю. Белые оправдывались, что мы предоставляем вам возможность вылечиться, но ведь вы выйдете из клиники и напьетесь как свиньи. Так и переругиваются до сих пор. Общественно спорный вопрос, одним словом.
Общественно спорный вопрос был поднят аборигеном-полукровкой Кевином, который вызвался помочь Демидычу организовать съемку в положительном коммьюнити.
- Придется отъехать километров на четыреста, т.к. здесь пьют, а здесь излишне религиозны и образцово-показательны.
Пьют означало, что комьюнити расположено в черте города и живут там аборигены третьей группы.
Религиозными и образцово-показательными были аборигенские коммьюнитис, устроенные по принципу религиозных миссий, т.е. вокруг церкви адвентистов седьмого дня, баптистов и иных официально не признаваемых религиозных концессий. Там аборигены молились не своим богам, подстригали траву на газонах, не плевали на пол, правильно питались и особо гостей не жаловали.
К Кевину присоединилась коллега.
- Если вы действительно интересуетесь аборигенским вопросом, поезжайте в Вилуну. У меня там тетушка живет. Разрешения не нужно, т.к. это не коммьюнити, а небольшой город на трассе, в котором в основном живут аборигены. Руководство города тоже из аборигенов. Приедете, спросите Гейл Эллисон, скажете, что от меня.
- Просто приехать и спросить?
- Да, ее там каждая собака знает.
Вечером в Вилуне было темно и подозрительно спокойно. Единственной гостиницей с вывеской «Air conditioned Motel Units. Enquiries at Rear» управлял австралиец немецкого происхождения. На первом этаже гостиницы располагался бар, ради которого гостиница и затевалась. В баре сидели сильно пьяные аборигены. Другие сильно пьяные аборигены сидели на свежем воздухе на улице.
- Не заходите в гостиницу через бар, - сказал Кен перед отъездом. – Они этого не любят.
Кен мог найти общий язык с кем угодно. Только не с аборигенами. Аборигенов Кен не понимал.
В гостиничных номерах жили рабочие с никелевой шахты, они тоже сидели в баре со стороны заднего двора и пили пиво. Демаркационная линия деления бара проходила через стойку. В баре коротал вечер и хозяин заведения. Он занимал почетное место аккурат посередине, напротив телевизора. Должность хозяина предполагала некоторые привилегии.
- Есть ли у вас номера свободные, - спросила Дашка у хозяина, улыбаясь, как положено.
- Если душ хотите в номере, 88 долларов. А если душ общий, то 25 долларов с человека и вам на второй этаж. – Улыбаться в Вилуне считалось лишним и даже противоестественным.
Муж посмотрел на рабочих и на всякий случай решил пометить территорию. Он демонстративно положил Дашке руку на плечо, показывая всем, что это его собственность и любой посягнувший будет преследоваться по закону. Хотя какой уж там закон на территории бара. Кто первый встал, того и тапки.
- Да не случится со мной ничего, – зашипела Дашка. – Я же из Мневников, как ты говоришь. Подумаешь, пара алконавтов.
Демидыч требовал отдельный номер, чтобы выспаться после утомительной дороги. Но при этом беспокоился за частную собственность, заставляя эту собственность принимать излишние меры предохранения от вероятных посягательств на гордость и девическую честь.
- Иди к себе. Я еды сейчас принесу.
Дашка спустилась в бар и заказала две порции фиш-н-чипс. Фиш с чипсами шли в богоугодном заведении по 24 доллара 90 центов.
Утром все оказалось не таким ужасным. Помимо отеля Вилуна состояла из четырех улиц крест накрест, супермаркета, почты, школы, полицейского участка, административного здания Shire of Wiluna, больницы, вытрезвителя, отделения по делам аборигенов и картинной галереи. Остальное пространство занимал жилой фонд – одноэтажные домики с маленькими садиками.
- Где бы нам найти Гейл Эллисон, - спросила Дашка хозяина.
- Дверь рядом с почтой. Если сейчас пойдете, застанете.
Дверь рядом с почтой была закрыта. Около двери, прижав руки к груди и склонившись в почтительном поклоне, ждали своей очереди аборигены. Те, кто еще не склонился, в спешном порядке проверяли свой внешний вид. Вытирали руки об штаны, ковыряли пальцем в ухе и приглаживали волосы. Решив не ждать, Дашка постучала и открыла дверь.
- Здравствуйте, мы ищем Гейл Эллисон.
За столом с компьютером сидела маленькая кругленькая женщина в черной кофточке с кружевным воротником. Волосы женщины были убраны в пучок, а на носу красовались очки. Прямо библиотекарь села Большие Бодуны, только женщина была вовсе не белая.
Перед женщиной склонились в еще более почтительном поклоне два аборигена, повыше и потолще и пониже и потоньше. В момент Дашкиного вторжения женщина отчитывала маленького и худенького. Он переминался с ноги на ногу, шмыгал носом и не пытался вставить ни слова.
- Мы приехали от Катлин из Калгурли, она дала Ваш адрес. Катлин, Ваша племянница.
Женщина широко открыла глаза, нахмурила лоб и ждала дальнейших объяснений цели визита.
- Мы фильм делаем про жизнь аборигенов. Катлин сказала, что Вы здесь все знаете и что нужно прямо к Вам. Что без Вас никуда. – Последнюю фразу Дашка добавила на всякий случай, т.к. женщина похоже любила, когда ее заслуги перед местным сообществом признавались.
Женщина картинно закрыла круглое лицо пухлыми ручками, изображая крайнюю степень удивления и понимания, что без нее и впрямь никуда, и засмеялась.
- Да, меня полгода назад фотографировали для National Geographic, сюда приезжал журналист, прожил с нами месяц, делал статью. Большая такая моя фотография была. Пожалуйста, садитесь, я сейчас закончу, пожалуйста.
Гейл Эллисон по правительственной классификации принадлежала к аборигенам первой группы, а по классификации вилунских жителей к тем, на ком все держится. Она бы и Шир местный возглавила, но у Гейл был муж и мужу нужно было где-то работать. До обеда Гейл сидела в маленькой комнатке напротив почты и помогала аборигенам в отношениях с правительственными органами – заполняла формы, писала письма, разъясняла правила – и попутно учила уму разуму. Должность была придумана самой Гейл и официально не оплачивалась.
По вечерам Гейл возглавляла вытрезвитель, который, как и местный бесплатный медицинский центр, были построены на деньги, которые Гейл пролоббировала у местных властей. В свободное время Гейл вела курсы аборигенской кулинарии, помогала коммьюнити в трехстах километрах отсюда организовывать благотворительные ярмарки, следила за воспитанием внука и консультировала мужа по управлению Широм.
В качестве компенсации Гейл сообразила себе охотничий домик в буше, куда уезжала отдохнуть от тяжких забот на маленьком синем юте. По наличию или отсутствию юта можно было определить, в Вилуне ли Гейл или уехала и нужно было ждать, когда она вернется.
- Вы, наверное, захотите поговорить с кем-то из старшего поколения. И съездить в другие коммьюнити. И…
- Да, да, поговорить, поснимать.
- Да, да, я все организую. Вот кстати один из наших старейшин. Джефф. Он здесь всю жизнь прожил. Вы видели скульптуру на въезде в город? Это его родители. Ох! Это была такая романтическая история, такая романтическая. Я вам дам фильм посмотреть, так романтично, прямо слезы из глаз.
- Джефф! Эти люди с телевидения. Ты понимаешь? Они приехали, чтобы по-го-во-рить с то-бой! Но не сегодня. Сегодня ты пьян. Ты понял? Завтра ты протрезвеешь, и с ними встретишься.
Джефф мялся и кивал головой.
- Вы извините, у нас по четвергам выдают пособие. Так они с пособием сразу идут в бар и напиваются. Кстати, а где вы остановились?
- Мы в гостинице, там где бар.
- Ох, это нехорошо, нехорошо. Сейчас я организую, чтобы вас поселили в другом месте. Бесплатно. Сейчас, закончу только. Я же и здесь, и там. Я вообще сертифицированная медсестра, работаю по вечерам в вытрезвителе. А здесь я мужу помогаю, он главный в Шире.
- Ши-и-ир, - вспомнила Дашка, - Су-у-мкин.
- Он мне, конечно, не платит. Я здесь, так сказать, на общественных началах. А куда без меня. Вы посмотрите только. Они толком заявление не могут заполнить, чтобы пособие получить. Вот я для Джеффа бумагу написала, он стал деньги получать. Все, Джефф, иди, завтра эти люди к тебе приедут.
Джефф попятился к двери.
- Ох, только не завтра, завтра не получится. Лучше ориентироваться на понедельник. Сегодня уже пятница, завтра все еще пьяные будут. В воскресенье мы не работаем. Да, в понедельник. Итак, в понедельник в десять утра за вами заедет мой сын и отвезет вас в другое коммьюнити. Вы здесь до четверга? ОК. Тогда в понедельник вечером, если хотите, можете поехать со мной на никелевую шахту. Во вторник можно будет поехать в другое коммьюнити. В среду мы соберем старейшин здесь. В промежутке посетите нашу школу, у нас новая школа, открыли только в апреле. И картинную галерею. Ах, да, в воскресенье я возьму вас с собой в удаленное коммьюнити, там будет ярмарка. Там еще мой отец живет, сможете с ним пообщаться. Ну вот, запланировали.
Представление о планировании у аборигенов сильно отличалось от представления о планировании у whitefellas. Вы можете назначить на понедельник ответственную встречу, но если у аборигенской стороны в понедельник утром поток дел пойдет в другую сторону, про встречу они даже не вспомнят. Вернее, они про нее помнят, но в потоке встрече будет отведено другое время и может быть даже другое место, под что вам, неаборигенам, предстоит подстроиться. Аборигены решили вопросы по мере поступления и не планировали ничего заранее.
Проблемы возникали, если нескольких аборигенов нужно было собрать в одном месте в одно время. Например, делегатов окрестных коммьюнитис на заседание Шира как раз в понедельник. Делегаты приходили, но во время заседания могли уйти, опять придти, и никто не удивлялся, т.к. понимали, что есть другие дела, требующие первоочередного внимания. Заседание могло таким образом затянуться, но и это было нормально, т.к. все шло в потоке так, как оно и должно быть.
Чтобы понять особенности аборигенского планирования, понедельника ждать не пришлось. В субботу все попытки найти Гейл, чтобы договориться на воскресенье, оказались тщетными. Гейл уехала в субботу утром, никому ничего не сказав. Муж ее сидел в баре с хозяином и сказал:
- Гейл? Я не знаю. Она уехала.
Воскресенье было потрачено на прогулки по пустынным улицам и интернациональную дружбу, т.е. игру в бильярд с подростком из Танзании, который дежурил в игровой комнате при школе. В понедельник в десять утра приехал Гейлов сын и оповестил про заседание Шира. Пришлось идти к Гейл.
- Да, они все заседают, - как ни в чем не бывало сказала она. – Не получится сегодня поехать.
Про воскресенье не было сказано ни слова.
- Мы вас искали в субботу, - заикнулась Дашка.
- Да, да, извините, пожалуйста. Я была вынуждена уехать раньше, т.к. у отца случился удар, пришлось ему медицинскую помощь оказывать. Знаете, что, к нам тут художники приехали, поедут в буш рисовать, с собой зовут всех желающих. Вы их поищите и с ними поезжайте.
Поищите. Вилуна не Сидней, но где искать. В картинной галерее про художников в первый раз слышали. Дашка с Демидычем поехали в гостиницу, т.к. художники, если и приехали, то жить им больше было негде. В гостинице они неудачно наткнулись на распорядительницу – неприветливую белую женщину лет сорока пяти. Дашка вежливо сказала, что они ищут художников, вот имя и телефон, по которому дозвониться не получается. Не подскажет ли женщина, в каком номере художники остановились, чтобы договориться о поездке в буш.
Представьте себе приветливого и улыбчивого австралийца. А теперь представьте себе, что он такой приветливый и улыбчивый, когда ситуация под контролем, протекает в соответствии с австралийскими законами и привычно для него. А теперь представьте себе, что собеседник австралийца говорит или, что хуже, пытается сделать что-то, что выходит за рамки закона. С такой ситуацией Дашка один раз столкнулась, когда выясняла в поликлинике вопрос оплаты визита к врачу. У Дашки была страховка, и девушка из страховой компании уверила ее по телефону, что вопрос решен, гарантийное письмо отправлено и платить на месте ничего не надо. Когда Дашка сказала это приветливой и улыбчивой женщине-администратору, последовала незапланированная реакция. В момент из приветливой и улыбчивой женщина превратилась в злобную мегеру, на повышенных тонах разъясняющую принципы жизни.
- Я заплачу, - сказала Дашка спокойно. – Никаких проблем нет. Я только позвоню еще раз в страховую компанию, т.к. от них поступила другая информация.
- Вы можете звонить куда угодно и сколько угодно, - громко и нервно начала говорить администратор. – Меня это совершенно не волнует. Все всегда оплачивают медицинские расходы на месте. Когда я еду за границу, я оплачиваю все на месте. И потом получаю деньги. Так что хоть обзвонитесь! Меня! это! абсолютно! не! волнует!
- Не фига себе вспышка гнева, – подумала тогда Дашка. – С виду такие приятные и доброжелательные. Это все общество такое или типа психов везде хватает?
Иллюстрируя мысль, распорядительница в отеле открыла рот и гневно выдала:
- Вы не имеете права спрашивать, в какой комнате остановились наши постояльцы. У нас такой закон, мы не можем выдавать никакую личную информацию. Что, если к вам кто-то приедет и мы скажем, в каком номере вы остановились.
- Нам не нужна личная информация. У нас есть имя и телефон, мы дозвониться не можем, и они тогда без нас в буш уедут. Может быть, вы им в номер позвоните и про нас скажете?
- Я! вам! уже! сказала! Вы не можете получить никакую личную информацию. Может быть, это можно в вашей стране, но у нас в отеле такое невозможно.
Международное удостоверение прессы только подлило масла в огонь.
- Меня! абсолютно! не! волнуют! ваши удостоверения. Хоть вытащите еще кипу. Я не могу выдать вам никакую личную информацию.
Людям эмоционально нестабильным в строгом законопослушном обществе живется тяжело. В таком обществе не пойдешь в магазин и не поругаешься с продавщицей для разрядки напряжения. Да и дома особо не побуянишь, т.к. полиция с радостью тебя примет со всеми вытекающими судебными последствиями. Только что это? Обычная вспышка плохого настроения, нашедшая отдушину. Или же любое поведение, противоречащее правилам, даже не твое собственное, а человека, за которого ты не несешь ответственность, вызывает страх, боязнь быть наказанным и стремление силовыми методами вроде яростного крика ситуацию исправить.
Правила общения людей между собой в Австралии были строго регламентированы. Нельзя было просто так лезть к чужому человеку, задавать ему вопросы и тем более указывать, что делать и как себя вести. В Сиднее в полупустой автобус вошла женщина. Вошла в дверь, предназначенную для выхода, не оплатила проезд, а кроме того была в черном мусульманском платке, а в руке держала бумажный стакан с напитком (или с чем еще). Зашла и села на свободное сиденье, как ни в чем не бывало. Ситуация более, чем нестандартная. Народ в автобусе затих и напрягся. Но никто с места не сдвинулся и рта не открыл. Все сидели и напряженно ждали, что же будет. На следующем светофоре к женщине подошел водитель и сказал: - Извините. Оплатить проезд вы можете у меня. Он не спросил: - Ты чего не в ту дверь вошла? И не сказал: - Оплати проезд немедленно, а то высажу. Женщина спокойно прошла с водителем, оплатила проезд, вернулась на свое место. Инцидент был исчерпан.
Но если правила регламентированы, что заставляет отдельных представителей общества так неистово реагировать на несложную ситуацию. В поликлинике можно было спокойно сказать, что, да, конечно, перезвоните и разберитесь. В отеле также спокойно объяснить, что, к сожалению, таковы правила, мы не можем вмешиваться в жизнь постояльцев, если они сами не попросят. Понятно, что и в России на тебя могут наорать. Но здесь уж больно был разителен контраст между обычно-принятым и необычно-отреагированным.
- Хорошо, хорошо, - сказала Дашка. – Спасибо за помощь. Мы сами справимся.
no subject
no subject
no subject
То что у вас описано - не нарушение привычной для нее процедуры, им постоянно много вопросов задают в т. ч. и дурацкие. А уж вопросы про то как, сколько и когда платить совсем не дурацкие и задаются постоянно :)
no subject
но поздравляю Вас с весной :)
надеюсь, однажды мы пересечемся
в одной из стран о которых Вы столько
пишите.
PS
Мне нравится этот пост
поэтому пишу в нем :)
no subject